– Червонец, – отрубил калека, кладя перед собой кепку. Еще раз осмотрел толпу и, заметив миловидное девичье лицо с наивно распахнутыми глазами, добавил сурово: – С баб – четвертак!..

Машин у моста скопилось в тот день много. В кепку летели алые червонцы с профилем Нехорошева и радужные четвертаки, где старый колдун Ефрем был изображен вполоборота. Затем уникумом заинтересовались интуристы – и в кепке зазеленело.

Озадаченно помаргивая, страдалец пересчитал выручку, как вдруг сообразил, что за такую сумму он запросто может нанять любого контрабандиста и без проблем переправиться на тот берег. Огляделся. Облака над лыцкой стороной уже розовели и золотились, отражаясь в перламутровой наклонной поверхности Чумахлинки. Вдали в недвусмысленной близости от нейтральных вод болталась моторка известного браконьера Якоря. Сам Якорь беседовал с кем-то, уцепившимся за борт, – должно быть, с водяным… Потом дернул тросик стартера – и лодка двинулась к баклужинскому берегу. За клиентом поплыл…

Калека еще раз заглянул в лежащую перед ним кепку – и поймал себя на мысли, что за кордон его уже как-то не тянет. Здесь-то все-таки какая-никакая, а Родина…

Середина и конец мая для маломерного флота время сложное. Впрочем, другого флота на Чумахлинке и не водится… Мало того, что разлив, а тут еще чехарда с календарями! То в одну сторону поверхность наклонена, то в другую… Сколько из-за этого моторок каждой весной опрокидывается – лучше не считать…

В Баклужино воду уже неделю как подобрало, а в Лыцке она только-только еще собирается пойти на убыль – застоялась в низинах и оврагах, подернулась пленкой, как глаз курицы…

Паспорт у Якоря был баклужинский, поэтому в светлое время суток он в территориальные лыцкие воды старался без нужды не соваться. В тот самый час, когда над левобережьем начинает розоветь и золотиться закат, а правобережью еще хоть бы хны, за кормой плеснуло не по-рыбьи, затем на борт легла пятерня с перепонками – и показалась лягушачья морда размером чуть меньше человеческой. Глаза – как волдыри.

– Ну и чего?.. – лениво спросил Якорь.

– Да за тобой послали… – простуженно, с хрипотцой отвечал речной житель.

– А чего надо?.. – все так же равнодушно осведомился старый флибустьер речных затонов.

– В Лыцк кое-кого переправить…

– Обождут… – обронил Якорь. – Стемнеет – тогда…

– Не! Не обождут… – сказал водяной. – Велено: прямо сейчас…

Якорь потянулся.

– Слышь, Хлюпало… – поинтересовался он через зевок. – А хочешь, гребень на дембель подарю? Бороду расчесывать…

В следующий миг лодка резко накренилась, и контрабандист едва не вошел торчмя головой в пологий скат реки.

– Ты чего?! – заорал он. – Шуток не понимаешь?..

Лягушачий рот распялился ширше прежнего.

– Не-а!.. – хрипловато и глумливо отозвался Хлюпало. – И те, что тебя ждут, – тоже…

– А кто ждет?.. – малость ошалев, спросил Якорь.

– «Херувимы» ждут… Погранцы ждут… Президент…

– Какой еще, в жерлицу, Президент?..

–Какой-какой… Портнягин!

–Да поплыл ты… куда подальше!.. – пробормотал Якорь, но мотор все-таки запустил…

Черт его знает, Президент – не Президент, но народ на берегу скрытого от посторонних глаз затончика собрался и впрямь крутой. Заплатили столько, что Якорь поначалу глазам не поверил. Правда, предупредили: лучше сам утони, а клиента – доставь. Сказали, где высадить, сказали – встретят… А когда Якорь заикнулся, что хорошо бы до сумерек подождать – успокоили: мол, никто ничего не увидит и не услышит… Стало быть, колдуны…

Клиент оказался грузным, лысым и бородатым. Одет в рясу. Не иначе – шпион…

– Слышь, – сказал ему Якорь, присмотревшись. – А ведь я тебя уже однажды в Лыцк переправлял… Понравилось, что ли?..

* * *

Правый берег был еще позолочен закатом, а по левому уже воровато крались сумерки лиловых денатуратных тонов, когда баклужинцы внезапно и без каких-либо видимых причин подняли заставу в ружье. С недоумением и тревогой наблюдали пограничники Лыцка за странными действиями противника. Такое впечатление, что их баклужинские коллеги с минуты на минуту ожидали нападения со стороны Чумахлы – из глубины своей же собственной территории.

Дальше началась и вовсе какая-то загадочная чертовщина. На шоссе загремели взрывы. Вне всякого сомнения, кто-то с боем прорывался к мосту. Неистово полосовали прожектора, слышались надсадные команды… Затем суматоха перекинулась на левый берег. Неизвестно откуда взявшиеся толпы молодых и не слишком молодых граждан Лыцка хлынули на шоссе, заполнили терминал, проникли к шлагбауму. От них-то и стало известно, что комсобогомолка Ника в одиночку средь бела дня грабанула краеведческий музей в Баклужино, похитила чудотворный образ Лыцкой Божьей Матери и теперь направляется, осененная благодатью, прямиком к блокпосту…

Начальник лыцкой заставы попробовал связаться со штабом, но пока связывался, на шоссе в скрещении прожекторных лучей показалась одинокая стройная фигурка в черной прекрасно сидящей рясе. Видно было, как, не в силах противиться чудотворной силе иконы, пятятся и, роняя оружие, повзводно простираются ничком поганые пособники колдунов. Шлагбаумы поднялись сами собой…

Единственный человек на баклужинской стороне, не павший ниц и не пустившийся наутек, сидел на обочине, выставив перед собой босую ступню, и оцепенело смотрел, как шествует мимо большеглазое существо в черной рясе и с иконой в руках.

Поравнявшись с убогим, Ника вдруг остановилась и, видимо, по наитию навела на него чудотворный образ… Лишь тогда бедняга сообразил, что давно уже пора удирать. Вскочил – и стремглав кинулся прочь, припадая на правую ногу и стараясь касаться покрытия лишь кончиками пальцев… Однако не удержался и с маху ступил на асфальт всем весом. Повалился, обмер в ожидании боли… Потом, отказываясь верить в случившееся, сел, ощупал пятку. Пятка была как пятка – без каких-либо излишеств…

Ошалело перевел глаза на удаляющуюся по мосту Нику… Это уходило счастье: безбедные сытые дни, шорох зеленых кредиток в кепке и – чем черт не шутит! – благосклонность какой-нибудь состоятельной натуралки, уставшей от натурализма…

– Да чтоб тебе пусто было!.. – плачуще выкрикнул он, грозя кулаком вослед чудотворице. – Ведь только-только жить начинал!..

Коньяк «Старый чародей» чумахлинские виноделы гнали в основном на экспорт.

– Вмажем!.. – решительно сказал Выверзнев, разливая по трем стопкам благородную влагу. – За удачу!.. Без нее нам сегодня – аминь…

Дело происходило в бывшем кабинете Толь Толича.

– Кому удача, а кому… – Полковник Лютый не договорил, скривился и безнадежно махнул рукой. Сильно переживал…

– Толь Толич… – укоризненно молвил Николай. – Ну ты что, Кондратьича не знаешь?.. Разжалует сгоряча, потом снова пожалует… при случае… – Он взглянул на часы. – Однако они уже там к мосту подходят… Матвеич!.. С чудесами точно проколов не будет?..

Матвеич принял стопку без закуски, пожал мятыми плечами и возвел скучающие глаза к потолку – то ли прикидывая, то ли дивясь наивности начальства. Когда же это у Матвеича проколы были?.. Тем более с чудесами…

Лежащая на краю стола трубка сотового телефона верещала ежеминутно. Стопку до рта не давала донести.

– Слушаю… Входят на мост? Как там Ника держится?.. А, черт! Ну не может без отсебятины!.. Ага… Наши пали ниц… А лыцкие?.. Тоже?.. Кто стрелял?!

Лютый и Матвеич пристально взглянули на Выверзнева. Тот дослушал и с загадочным видом отложил трубку на край стола.

– Лыцкий погранец пальнул с перепугу… – в недоумении, словно бы не зная, как относиться к такой новости, сообщил он. – Тут же и затоптали… Слава Богу, промазал…

Поднял непригубленную стопку, но до рта опять донести не сумел.

– Да чтоб тебя! Слушаю! Так… То есть вы уже в столице? Ах, даже на площади?.. Быстро… А, на джипе добрались? Ну, с Богом, ребята, с Богом!..